Номинация "Литературное творчество"

Образ Сергия Радонежского в книгах Зайцева и Балашова

О преподобном Сергии Радонежском написано и сказано немало, но я хочу обратиться к двум книгам, авторами  которых являются  Борис Константинович Зайцев и Дмитрий Михайлович Балашов. Хотя в этих книгах говорится об одном человеке, но они очень разные. И я попытаюсь это доказать.

Прежде  всего обратимся к причинам, побудившим писателей обратиться к  жизни великого русского святого.

Борис Зайцев написал своего «Преподобного Сергия Радонежского» в эмиграции, в Париже, в 1924 году. Говоря о Борисе Зайцеве, нельзя не сказать о его религиозности, усиливающейся с годами. Очевидно, что бурные события на Родине, вынужденная эмиграция не озлобили писателя, но вызвали новый подъем веры. Именно тоска по утерянной навсегда России православной стала причиной создания повести. Сам автор в начале своего произведения говорит: «Наш век в сознании полнейшей правоты разгромил Лавру… Сейчас особенно уместен опыт – очень скромный – вновь в меру сил восстановить в памяти знающих и рассказать незнающим дела и жизнь великого святителя». С другой стороны желание рассказать о величайшем русском святом могло возникнуть у Зайцева после путешествия по Италии и посещения городка Ассизии- места рождения святого подвижника Франциска Ассизского. Неслучайно в повести Зайцев не раз сравнивает Сергия с Франциском.

«Похвала Сергию» была написана Балашовым в 1992 году - время достаточно бурное, беспокойное для России: перестройка, попытка государственного переворота, распад СССР. Очевидно, что в период всеобщей бездуховности, кризиса веры, отчаяния и упадка писателю было необходимо обращение к образу Сергия как мощному нравственному источнику. Хотя в своем «Предварении автора» Балашов объясняет причины создания романа так:

«В задуманную серию «Государей московских» эта книга не вмещается. Но дело в том, что события зримые совершаются… всегда и везде под воздействием духовных устремлений, и ростовчанин Варфоломей, в монашестве Сергий, оказался центральной фигурой мощного духовного движения, которое привело Владимирскую Русь на Куликово поле и создало новое государство, Русь Московскую. Оглядываясь на то, чем мы были и как и когда появились на свет, неизбежно являются взору сперва -  весь великий и трагический XIV век, потом как острие копья – Куликово поле, затем высветляется, словно ослепительная точка на острие копья, один лик – Сергий Радонежский».

Сделаем первый вывод: произведения, которые разделяет более полувека, были написаны в кризисные для страны и человека  времена под влиянием стремления к мощному источнику нравственности, каким и является образ Сергия.

Произведения различаются также по содержанию и  способу подачи материала.

Балашов говорит только о мирской жизни Варфоломея, хотя его книга называется «Похвала  Сергию». А Зайцев описывает всю жизнь Сергия Радонежского, от рождения и до успения.

Борис Зайцев подает материал с точки зрения человека верующего, глубоко религиозного, его бытие строится на «трех столпах»: любви, терпении, вере. Этими чувствами проникнуто все произведение. Писатель широко использует старославянские слова, придающие повествованию высокое звучание: «не пребыл равнодушен», «глубоко чтил», «осенил крестом» «неторопливо восходил». Плавность, размеренность повествованию придают

ряды эпитетов, построенных по принципу градации, например: «спокойная, чистая, святая  жизнь», «не только созерцатель, но и делатель», «свет, легкость, огонь его духа». Как писатель – публицист Зайцев часто использует описательные обороты – перифразы. Называет он Радонежского - «одна из величайших слав России», «благоуханнейшее дитя Севера», «прославленнейший старец».

Балашов подает материл как историк. В начале своего произведения он тщательно анализирует, сопоставляет даты. Ему важно выяснить точную дату рождения Радонежского. Он опирается на упоминание исторических событий, на исследования историков Голубинского и Веселовского. Сопоставив факты, он приходит к выводу, что родился святой Сергий в 1322 году.

Зайцев точно не указывает  год рождения святого  - 1314-1322 годы, в примечаниях дает различные версии о времени рождения Сергия, но собственного вывода не делает, так как ему важнее духовный подвиг святого, а не точная дата его рождения.

Несмотря на строго исторический, реалистический подход к описанию событий и характеров, Балашов отдает дань агиографическому жанру: в прологе он, как и автор канонического жития, просит благословения у святого Сергия и Бога  на свой труд: «Как же мне постигнуть тебя, Сергий, отче! Дай, Господи, обрести силы для задуманного днесь труда!.. Дай, Господи Боже, свершить невозможное! Дай прикоснуться благодати…»

Разумеется, Балашов был знаком с каноническим житием святого Сергия, созданным Епифанием Премудрым, и повестью Зайцева – ему как писателю необходимо было выработать новый подход к раскрытию образа Сергия. Те события, о которых Зайцев говорит кратко, в одном - двух предложениях, Балашов описывает подробно, не боится вводить в повествование новых вымышленных персонажей. Например, по-разному говорится у Зайцева и Балашова о причинах переезда семьи из Ростова в Радонеж. Причина была одна: засилье Москвы. Зайцев кратко упоминает об этом, сохраняя стиль, близкий к летописному – лаконичный и бесстрастный: «В Ростове, воеводою, прибыл некий Василий Кочева «и с ним другой, по имени Мина». Москвичи ни перед чем не остановились. « Они стали действовать полновластно, притесняя жителей, так что многие ростовцы принуждены были отдавать москвичами свои имущества поневоле, за что получали только оскорбления и побои и доходили до крайней нищеты». Балашов помещает на страницы своего романа конкретную ситуацию столкновения московского воеводы Мины и Кирилла, отца Варфоломея: « … И когда назавтра пожаловал к ним в поместье сам Мина с дружиною, Кирилл  только глухо отмолвил жене, кинувшейся к супругу:

- Доставай серебро!

Он и здесь, однако не понял, не сумел постичь до конца тяжкого смысла происходящего. Вздумал откупиться, выплатить серебряный долг рухлядью, - не тронули б родового добра! Кинул четыре связки соболей (Мина взял не поморщась), сам вынес бесценную бронь аравитской работы, мысля дать ее в уплату  ордынского выхода.

Драгая бронь, тяжелым жарко горящим потоком излилась и застыла на столе. Синие искры, холод харалуга и жар золотой насечки на вогнутых гранях стальных пластин, покрытых тончайшим письмом, серо-серебряная чешуя мелких колец, слепительный блеск зерцала…Ратники смотрели, ошалев. Мина странно хрюкнул, набычась, сделал шаг, и вдруг твердо положив руку на бронь, выдохнул глухо:

- Моя!

Кирилл глянул на широкого в плечах москвича с высоты своего роста, чуть надменно, и, помедлив, назвал цену брони в новгородских  серебряных  гривнах. Мину дернуло, он повел головою вбок, рыжими глазами яростно вперяясь в ростовского  великого боярина, хрипло повторил:

- Моя!- И, в недоуменное, растерянное, гневное лицо Кирилла выдохнул: - Беру! Так! – Он когтисто сграбастал бронь, чуть согнувши над нею толстые плечи, повторил яро и властно – Так беру! Даром! Моя!

Ратники, рассмотревши бронь, восхищенно цокая, приобалдев, раздались в сторону, глядючи то на своего, то на на ростовского боярина: - «Что-то будет?» - Голубые очи Кирилла огустели грозовою синью, казалось…Но вот угасли синие очи ростовского боярина. Голова склонилась на грудь, и голос упал, теряя силу и власть, когда он вопросил москвича затрудненно:

- По коему праву, боярин?

- Праву? Праву?! – Праву? – выкрикнул он, сжимая кулак.- Не надобна тебе бронь! Вот! – Он потряс кулаком перед лицом Кирилла – На ратях бывал ли когды? С кем ростовчане, ратились доднесь? Бронь надобе воину!»

Таких эпизодов, лишь намеченных Зайцевым и художественно развернутых Балашовым, очень много: крик еще не родившегося Варфоломея во время церковной службы, его рождение, неудачи в начале учения, нашествие Туралыковой рати, труды после переезда в Радонеж, отношения со старшим братом и родителями.

Таким образом мы подошли к самому главному-образу святого Сергия в интерпретации обоих авторов.

Образ Сергия Радонежского у Зайцева более возвышенный, небесный. Он рассказывает о нем как о ком-то исключительном, недосягаемом в своей святости. Даже в самых своих обыденных, повседневных поступках:  «рубил келии, носил воду, пек хлебы, кроил и шил одежду» - он был примером трудолюбия, скромности, честности, смирения, веры. И когда он возглавил (не по своей воле, а по благословению епископа Афанасия) созданную им обитель, оставался не игуменом, а старшим братом остальных монахов и вел такую же скромную жизнь, как и раньше. Трудился целый день за решето гнилых хлебов на некоего старца Даниила, жившего в этой же обители. Неслучайно крестьянин, пришедший издалека посмотреть на святого Сергия, принял его по одежде за нищего и убогого.

Большое внимание уделяет Зайцев описанию чудес происходивших со святым Сергием: чудесное постижение грамоты, преодоление бесовского искушения, чудо с хлебами, привезенными в обитель, превращение лужи в ключ, воскрешение ребенка, слепота греческого епископа и самое главное - духовная помощь Димитрию Донскому в Куликовской битве.

Образ Радонежского в романе Балашова более земной, живой, зримый. Писатель дает психологическую мотивацию поступков сначала ребёнка, потом отрока и юноши Варфоломея. Роман заканчивается уходом Варфоломея в монастырь, то есть автор рассказывает нам только о мирской его жизни, но это не случайно. Балашова интересовало прежде всего те события, в которых участвовал Варфоломей, и те его поступки, которые в дальнейшем привели его на путь иночества. Избранность проявилась еще в

детстве: после чтения матери ему   святого писания он принял его буквально и отдавал свою одежду бедным детям, так что мать стала одевать его в холщовую одежду. Автор подчеркивает спокойное отношение отрока Варфоломея к оскудению семьи, тогда как старший брат Стефан переносил это очень болезненно. Балашов показывает, как еще маленький Варфоломей видел беглых от татар людей, которым давали помощь и приют в доме его родителей: «В хоромах беглецов затаскивают в подклет. Там снегом растирают обмороженных… Мечется пламя лучин, мечутся слуги... Кирилл весь в снегу, входит, прогибаясь под притолокою, и молча передает жене маленький тряпичный сверток. Мария, тихо охнув, опускается на колени: «Снегу! Воды!» Девочка лет пяти-шести, не более (эта та самая девчушка, что нашлась у околицы), открывает глаза, пьет, захлебываясь и кашляя. Глаза у девчушки блестят, и видно, что она уже бредит, хрипло повторяя: «А я все бежу, все бежу…»

 -В жару вся!- говорит мать, положив руку ей на лоб, и шепотом прибавляет

- Бедная, отмучилась бы скорей!

-Я умираю, да? - спрашивает она склонившегося к ней мальчика. Варфоломей, который шел за матерью с самого низу, и видел и слышал все, молча, утвердительно, кивает и говорит:

-Тебя унесут ангелы. И ты увидишь фаворский свет!»

  Именно тогда проявилось его неравнодушие к чужой боли, сопереживание горя, чувство причастности к бедам своей земли. Балашов  показывает, как после переезда в Радонеж Варфоломей работал, не щадя себя: рубил хоромы, чистил пожни, готовил пашни, работал на пожогах, научился сам плести лапти. В романе дается и не совсем обычная трактовка образа Варфоломея. В одной из последних глав Балашов рассказывает, как юный Варфоломей добровольно помогал ухаживать за новорожденным племянником: «Варфоломей научился обстирывать и обмывать малыша, даже и купал его сам в корыте». Этот эпизод вызывает у автора размышления о сущности русского рыцарства: «Культ прекрасной дамы у нас и на Западе сильно рознятся друг от друга…обмывать малыша, таскать и греть воду, помогать со стиркой и стряпней, и все это – не требуя в награду… признания своих заслуг… Согласимся, что участь русского рыцаря, по сравнению с его западным коллегой того же 14 столетия, много не завиднее и тяжелей!»

Балашов вводит в свой роман вымышленный эпизод, в котором говорится о том, как Варфоломей совершает свой первый духовный подвиг. Он приходит к колдуну Ляпуну, убившему на порубке леса соседа Тишу Слизня. Все в селе знают, что это было убийство, но следствие  наместника причиной смерти признало несчастный случай. Варфоломей приходит к убийце, чтобы заставить его покаяться в своем грехе. В этом длинном, напряженном диалоге, где с одной стороны наглый, глумящийся убийца, пытающийся скрыть за свой развязностью страх, а с другой стороны юноша, спокойный в силе своей веры, победу одерживает Варфоломей, чуть было не заплатив за нее своей жизнью. Эта сцена – предварение будущего искушения святого Сергия, его борьбы с бесовским одолением.

Вообще в своем романе Балашов часто прибегает к приему предварения. В частности, в последней главе своего романа он говорит о том, как юноша Варфоломей предчувствовал смерть своей невестки: «не сразу почуял приближение беды. Он решил, что это наваждение, пробовал стряхнуть с себя глупый страх – и не мог… Много лет спустя Варфоломей, к тому времени старец Сергий, так развил в себе эту способность угадывать грядущую человеческую судьбу, что уже ни разу не обманывался в предчувствиях своих». Он предскажет победу Дмитрию Донскому во время Куликовской битвы, стоя на молитве, будет называть имена павших и читать по ним заупокойные молитвы.

Итак, мы познакомились с двумя произведениями, посвященными Сергию Радонежскому. Нельзя сказать, что одна из книг лучше другой. У каждой из них – свой читатель. Я думаю, что повесть Зайцева прежде всего привлечет к себе людей верующих, воцерковленных. Роман Балашова будет интересен читателям, любящим исторический жанр и психологическую прозу, потому что в нем представлены богатый фоновый материал, живая речь наших предков, поступки героев психологически мотивированы.